Об избирательности олимпийского спокойствия

П. Палажченко

Опубликовано 29 июля 2008 г.
в «Независимой газете» с сокращениями.

Уязвленное самолюбие народных мстителей в осажденной крепости — чисто российская модель внешнеполитического поведения

Выдача правительством Сербии Радована Караджича Гаагскому трибуналу по бывшей Югославии — событие, как сейчас модно говорить, знаковое, хотя и прогнозируемое и поэтому не такое уж важное. По трезвом размышлении (а рано или поздно руководители любой страны начинают мыслить трезво) для Сербии даже не возникает вопроса — стремиться в Европейский Союз или нет. Конечно, да — это путь любой страны, которая хочет быть «настоящей Европой». ЕС поставил твердое условие и дождался его выполнения. Реагируя, МИД России бесстрастно заявил, что решение на этот счет — внутреннее дело сербов. Но олимпийское спокойствие мидовского заявления очень уж противоречит всей тональности российской риторики по поводу конфликтов в бывшей Югославии. И возникает вопрос (не только к МИДу, но и к нему тоже): а зачем было, начиная примерно с середины 90-х годов прошлого века и буквально до сих пор, взвинчивать людей? Зачем распалять страсти по конфликтам в странах, которые, конечно, не так далеки от нас, как пресловутый Гондурас, но все же не имеют с нами ни общих границ, ни сколько-нибудь важных общих дел?

В истории с Косово Запад, конечно, не без греха. Терпеть этнические чистки чуть ли не в центре Европы было невозможно, но в том, что до этого дошло дело, есть и его вина. И вполне законно задаваться вопросами о том, кто и что делал не так во всей этой трагической истории и нужно ли после нее что-то пересмотреть в политике и в международном праве. Может быть, именно это имел в виду президент Медведев, сказав в своей речи на совещании в МИДе, что «ресурс прежних подходов в значительной мере исчерпан». Звучит несколько загадочно (не намек ли это на то, что «если им можно нарушать, то и нам тоже»?), но можно начинать разговор. «Не устраивая истерик», как сказал президент по другому поводу.

Но в том-то и дело, что вся наша внешняя политика последних лет в ее проекции внутри страны выглядит как череда самых настоящих истерик, которые мы закатываем по самым разным поводам — от строительства трубопровода Баку-Джейхан до расширения НАТО, от переноса памятника советским воинам в Таллине до будущего Черноморского флота, от ГУАМа до ПРО. Даже на темы, которые вроде бы не должны нас особенно волновать — итоги референдума в Ирландии о новом договоре ЕС или предновогодние беспорядки в парижских пригородах — наши комментаторы умудряются писать в каком-то взвинчено-злорадном тоне? как бы компенсируя «иные обиды». Но и истерики, и злорадство — все одинаково без толку: и трубопровод построили у нас не спросив, и Париж, кажется, устоял.

Реальная внешняя политика России гораздо разумнее и реалистичнее, чем можно было бы подумать, читая и слушая комментарии государственных СМИ и официальные и полуофициальные заявления. Кто-то, может быть, и вправду поверил, что «в ответ на Косово» Россия признает независимость Абхазии, Южной Осетии и Приднестровья (да и Карабах, помнится, упоминали), но этого не произошло. И Крым отбирать у Украины мы не будем, и стратегические бомбардировщики не полетят на Кубу в ответ на ПРО в Европе. Но если не миллионы, то как минимум десятки тысяч людей в нашей стране уже этого хотят. В их воображении мир поделен на наших друзей (Венесуэла, Иран, Белоруссия и три самопровозглашенные республики) и врагов (почти все остальные, в особенности Америка, Украина и Грузия), а разговор на внешнеполитические темы возможен только в тональности Жириновского. Тех, кто смотрит телевизор, доводят до полуистерического состояния, а потом оказывается, что все это — сотрясение воздуха, делать мы ничего не будем. но и никакой катастрофы не произойдет.

В мире есть страны, поведение которых определяется уязвленным самолюбием (скажем, Польша при братьях Качиньских), и есть страны, ощущающие себя в осажденной крепости (как Мьянма, Куба и отчасти Иран). Кое-где сохранились даже «народные мстители» (такова риторика иранского и венесуэльского президентов). Но «уязвленное самолюбие народных мстителей в осажденной крепости» — такая «модель» складывается, кажется, только у нас. Пока больше на словах, чем на деле: внешнеполитические концепции отдельно, реальное поведение отдельно, а пропаганда — сама по себе. Но это не может продолжаться до бесконечности. Внешняя и внутренняя политика взаимосвязаны, слова и дела — тоже. Переход от одного к другому происходит неожиданно, но дальше дело всегда идет не по сценарию.

России нелегко будет привыкнуть к мысли, что с ВВП, составляющим менее 3 процентов мирового, нельзя претендовать на центральную роль в мировых делах. Иллюзия первых лет «независимости» — что мы не только сохраним место в Совете Безопасности ООН, но и получим дивиденды в виде всеобщей любви за «свержение коммунизма» — давно рухнула. Но сменивший ее внешнеполитический менталитет обид и метаний в сочетании с переоценкой нашей мощи — ничуть не лучше. Мне кажется, что не только России, но и странам с гораздо большими возможностями придется в предстоящие годы учиться жить в мире по средствам и строить внешнюю политику по принципу «не навреди». Звучит банально, и внешняя политика этим, само собой, не исчерпывается, но это как умеренность в еде, с которой начинается забота о собственном здоровье.