Очередная статья ВЛ (кое-что от меня)

Ошибки без кавычек

В.К. Ланчиков

Переводчик – вечный «стрелочник». Если какому-нибудь форумному рецензенту не понравится в переводе слог превозносимого у себя на родине писателя, он не станет задаваться вопросом, насколько точно передал переводчик авторский стиль. «Там хвалят, а мне не нравится – значит, дрянь перевод». При помощи такого остроумного силлогизма можно убить двух зайцев: без особых стараний приобрести славу знатока переводческого ремесла и избавиться от нестерпимой мысли, что у тебя, возможно, иной вкус, чем у большинства соотечественников расхваленного автора. Рикошетом убивается и репутация переводчика.

«Оправдаться есть возможность,

Да не спросят – вот беда!

Осторожность! осторожность!

Осторожность, господа!..»

У иных переводчиков и редакторов под огнём сдают нервы, и они начинают проявлять эту советуемую некрасовским героем осторожность: махнув рукой на автора (он всё равно перевода не прочтёт), заботиться лишь о том, чтобы перевод пришёлся по вкусу читателям.

Напрасно. Переводчик – посредник между автором и его иноязычным читателем. Одна из трудностей этой работы – по возможности соблюсти интересы обеих сторон, не нанеся ущерба ни одной ни другой. Изменять облик автора в угоду читателю – нарушение интересов первого: если бы тот хотел обладать чертами, которые приписал ему переводчик, он бы и сам об этом позаботился.

Пока все просто. Трудности начинаются с вопроса: как поступать переводчику, если автор где-то допускает ошибку? Втихомолку исправить? Не будет ли это тем самым искажением облика автора? Оставить как есть? А потом сносить злорадство критиканов, которые не преминут поставить ошибку в вину переводчику («да не спросят, вот беда»)?

На этот случай есть у переводчиков присказка-выручалочка: «Всё зависит от контекста». Фраза – если ею объяснение ограничивается – в сущности, препустейшая: что в переводе не зависит от контекста? Это как если бы вы спросили у врача, почему у вас сердце болит, а в ответ услышали: «Потому что у вас организм не в порядке».

Полезнее разобраться, какие именно параметры контекста подсказывают то или иное решение.

Первое, что в таких случаях необходимо выяснить: а в самом ли деле это ошибка.

В романе В. В.Ерофеева «Москва-Петушки» есть такое место:

Волосы мои развеваются на ветру, то дыбом встают, то развеваются снова. Такси обтекают меня со всех четырёх сторон. Люди – тоже, и смотрят так дико: думают, наверное, – изваять его вот так, в назидание народам древности, или не изваять?

Американский переводчик романа поправил авторскую «оговорку»:

My hair one moment flying in the wind, now standing on end, now flying again with taxis flowing around me on all four sides. People, too, and they look at me wildly, undoubtedly thinking, “Should he be sculpted like that for the edification of the people of the future, or not?”

Как писала о подобных случаях Н.Я. Галь: «Когда Твен острит: “Кенгуру и прочие жесткокрылые”, зря корректор всерьез пишет: “Проверить, относятся ли кенгуру к разряду жесткокрылых!”» Автор по своему обыкновению обыгрывает в зубах навязший штамп «народы древности». Переводчик со штампом незнаком, и ему чудится, что автор попросту оговорился.

Но тут преднамеренность «оговорки» сомнений не вызывает – по крайней мере, у носителей языка оригинала (переводчик совершил тот же промах, что его датский коллега из фильма «Осенний марафон», решивший, что «облизьяна» у Достоевского – это «плохая печать»). Бывают случаи, когда умышленность ошибки не так очевидна.

В своё время Э. Уилсон, познакомившись в рукописи с романом В.В. Набокова «Пнин», послал автору письмо, где указывал на множество нарушений норм английской грамматики и узуса. Тем не менее Набоков не внёс в окончательный текст ни одной поправки, сделанной Уилсоном. Писатель как бы отстаивал своё право на ошибки. Трудно сказать, чем это было вызвано – авторским ли самолюбием или определённой стилистической задачей. (Когда Уилсон упрекнул Набокова в том, что, как видно из его перевода стихотворения «Белеет парус одинокий», русский писатель не в ладах с английским сослагательным наклонением, Набоков ответил: «Was в последней строке поставлено нарочно: there were показалось мне неблагозвучным и вялым» ). Так или иначе, преднамеренность ошибок в «Пнине» не почувствовал даже носитель языка оригинала.

Иногда при переводе приходится сомневаться в умышленности не только речевых, но и фактических ошибок. Переводя роман Т. Шарпа «Блотт в помощь» (“Blott on the Landscape”), я задумался над местом, где леди Мод грозит супругу, что его постигнет страшная участь английского короля Эдуарда III, и ссылается на трагедию Шекспира «Эдуард III». Однако настоящий автор этой трагедии – не Шекспир, а его современник К. Марло. Совершил ли писатель нечаянную ошибку или решил посмеяться над куцей эрудицией своей героини? Скорее всего, второе: маловероятно, что автор, преподававший историю в Кембридже, перепутает Шекспира и Марло. Выходит, ляп героини следовало передать. Но далеко не все читатели перевода поняли бы, что это именно ляп (в отличие от англоязычных читателей, которым история своей литературы известна, разумеется, лучше). Пришлось снабдить фразу леди Мод примечанием переводчика с соответствующим объяснением.

Но если ошибка оказывается мнимой, если это не ошибка, а «ошибка», если на самом деле такова был замысел автора, то подобные случаи надо рассматривать в связи с вопросом о передаче в переводе авторского намерения. Это отдельная тема. У нас же речь идет об ошибках нечаянных. Конечно, ручаться за намерение автора может только сам автор, и прежде чем делать вывод об умышленности или неумышленности, необходимо взвесить все сопутствующие обстоятельства. Так, в другой книге, которую я переводил, герой, случайно коснувшись тела неожиданно появившейся перед ним женщины, ощутил “a stunning blow like that emitted by Moray eel from under its boulder to unsuspecting marine explorer”. Мурена (Moray eel), как известно, электричеством не поражает. Отметим, что описание это встречается в авторской речи, так что ошибку эту мог совершить лишь автор. Никаких намёков на её преднамеренность в тексте не содержалось. Поэтому я попросту поправил неточность: «…ошеломляющий удар, каким укрывшийся меж камней электрический угорь поражает неосторожного исследователя морского дна».

Итак, ошибки без кавычек. Технически задача решается просто: ошибка либо исправляется, либо сохраняется, либо исправленный или сохраненный вариант сопровождается примечанием переводчика. Чтобы сделать окончательный выбор, надо соотнести по меньшей мере три фактора: характер ошибки, характер текста и цель перевода.

Что касается характера ошибок, интересная и продуманная типология их приведена в статье Д.М. Бузаджи «Белые нитки. Логические аспекты перевода» («Мосты», 3/11, 2006). Правда, тема упомянутой статьи – ошибки переводчиков, но логические связи, на основании которых выведена типология, присутствуют в любом тексте, будь то оригинал или перевод. Позволю себе лишь несколько упростить эту типологию применительно к теме своей статьи. Я бы разделил возможные ошибки на фактические (в классификации Д.М. Бузаджи – нарушение общей и специальной логичности), ситуативные (нарушение частной логичности: «нарушение логики в рамках того или иного отрезка текста») и речевые (нарушение понятийной логичности).

Кроме того, надо учитывать и степень тяжести каждой ошибки – то есть, то, насколько ее сохранение скажется на достижении предполагаемой цели коммуникации. Отсюда и необходимость принять в расчёт параметры текста, по которым можно судить об этой цели: жанровая принадлежность, тематика, способ осуществления перевода (письменный или устный), статус текста по степени официальности.

Когда в романе современного американского писателя герой, неожиданно появившийся в доме своего врага, сравнивается с “the Archangel come to declare the end of the world in the Book of Apocalypse”, я понимаю, что на самом деле автор имел в виду не архангела, а ангела (архангелы в канонических переводах Библии упоминаются лишь дважды и оба раза не в Апокалипсисе), и перевожу: «словно ангел Апокалипсиса, явившийся возвестить наступление Судного дня». Иное дело, если бы такой же случай встретился мне при переводе серьёзного богословского труда. Тут можно вспомнить приведённый выше пример с Шекспиром и Марло в романе Т. Шарпа: если такое говорит специалист, может, это не ошибка, а «ошибка»? Лучше всего в таких случаях при возможности связаться с автором и поделиться сомнениями с ним. Если же такой возможности нет, я бы оставил в переводе «архангела» и поделился сомнениями с читателями в примечании переводчика.

Коллеги могут возразить: «А почему это я должен исправлять авторскую небрежность? Пусть сам за себя отвечает». Увы, читатели современного бестселлера не станут вникать, чья это небрежность – автора или переводчика. «Оправдаться есть возможность, да не спросят – вот беда». Давать же сноску в переводе романа по такому пустяковому поводу, будет, пожалуй, чересчур.

Возможен и третий случай: если бы перевод этого же романа выполнялся с соблюдением требований, предъявляемых в научных изданиях – скажем, для серии «Литературные памятники», где от переводчика ожидается бoльшая формальная точность (не доходящая, впрочем, до буквализма), а текст перевода сопровождается обстоятельными комментариями. Тут, разумеется, ошибка непременно должна быть воспроизведена и отражена в комментариях. Научный перевод преследует иную цель, чем перевод, предназначенный для широкой аудитории.

Ещё пример. Он относится уже к переводу публицистики. Однажды на занятиях студенты переводили статью из английской газеты, где автор мимоходом – в месте, не имеющем прямого отношения к теме статьи – упоминает книгу Саймона Винчестера “The Map That Changed the World – about Michael Smith and the first geological map”. К моей преподавательской радости, обнаружилось, что кое-кто из студентов уже приобрёл столь нужный переводчику навык проверки информации и выяснил, что автор статьи допустил ошибку: имя знаменитого картографа не Майкл Смит, а Уильям Смит. В сущности, ошибка эта сродни оговорке: журналистка книгу явно читала. Если бы перевод выполнялся для тех же условий, для которых был создан оригинал (публикация в периодическом издании), уличать автора в неточности значило бы отвлекать читателя несущественной подробностью, так что разумнее всего в этом случае будет лишь незаметно поправить ошибку, как в случае с муреной.

А совсем на днях, переводя статью издателя одного окологлянцевого журнала для его русской версии, я столкнулся с другим казусом. Автор рассказывает, как лихо он расталкивает на улицах юнцов в наушниках и при этом испытывает “the pleasure Alexander must have felt as he sacked Carthage”. Речь явно идет об Александре Македонском, но дело в том, что взятие Карфагена в число его завоеваний не входило (были такие намерения, но полководец умер, не успев их осуществить). Тут скорее не оговорка, а прямая ошибка: вероятно, желая свести вместе двух громких имени собственных (Александр Македонский, Карфаген), автор махнул рукой на факты истории. Я решил и здесь обойтись без сноски (представляете себе «примечания переводчика» в глянцевом журнале?) и всего лишь подобрать более подходящее историческое событие: «Я в душе ликую, словно Александр Македонский, разгромивший персидскую армию».

Уже эти немногочисленные примеры помогают уточнить перечисленные выше факторы, подсказывающие решение. Говоря о характере текста, надо иметь в виду, прежде всего, его коммуникативно-прагматическую направленность (принадлежность к художественной литературе, публицистике, научным исследованиям и пр.), а также непосредственный контекст (в разобранные примерах было важно, встречалась ли ошибка в авторской речи или в речи героя произведения). Что касается характера ошибки, следует учитывать как её отнесённость к фактическим, речевым или ситуативным, так и степень серьёзности (одно дело, когда это ошибка в сравнении для красного словца, как в последнем примере, другое – когда она прямо касается темы переводимого текста).

Но до сих пор речь шла исключительно о письменном переводе. При устном переводе картина значительно усложняется – во многом потому, что подлежащие учёту параметры коммуникативной ситуации (характер аудитории, коммуникативное намерение отправителя и пр.) могут меняться на ходу и переводчику приходится постоянно быть начеку. Поскольку заниматься устным переводом в последнее время мне приходится лишь в случае крайней необходимости, сошлюсь на мнение специалистов. Известная переводчица Линн Виссон, основываясь на своём опыте работы в ООН, ответила на вопрос об ошибках говорящего так:

"Синхронисты часто встречаются с такими проблемами. Например, идёт обсуждение заявления председателя (Presidential statement) в Совете безопасности, а оратор говорит о «резолюции» (the resolution we're now discussing). В таких случаях, так как делегаты или их помощники иногда слушают перевод, переводчик может сказать: «the resolution (says the distinguished delegate)» или «the delegate says, ‘the resolution’». Таким образом он а) повторяет то, что сказано, и б) указывает на то, что он, переводчик, понимает, что это ошибка со стороны делегата – публика тогда не будет винить в этой ошибке переводчика".

Можно сказать, что вносимые переводчиком оговорки («как сказал делегат») выполняют в устном тексте ту же функцию, что примечания переводчика в письменном.

П.Р. Палажченко, отвечая на этот же вопрос, описал иную коммуникативную ситуацию: не выступление с высокой трибуны, а переговоры, где переводчик в первую очередь представляет одну из сторон и имеет возможность обращаться к говорящему за уточнением:

«Переводить ли явно ошибочное высказывание (оговорку, неточность, высказывание, противоречащее официальной позиции) «своего» («чужого») участника беседы?

Как член команды вы должны внимательно относиться к содержанию сказанного вашей делегацией. Если в переводимом высказывании содержится ошибка, то важно оценить, что это такое – оговорка или новая позиция, или, скажем, «пробный шар», который потом можно дезавуировать. Рецептов на все случаи жизни дать нельзя, но если вы на сто процентов уверены, что это оговорка – поправляйте оратора, переводите, как считаете правильным (т.е. то, что, по вашему разумению, имел в виду сказать оратор). Классический пример – Азербайджан вместо Афганистана. Или миллион вместо миллиарда. Если не уверены – лучше переспросить. В принципе та же стратегия – и при переводе высказывания другой стороны или при переводе нейтральным переводчиком. Просто степень внимания к соответствию сказанного официальной позиции здесь несколько меньше.

Если вы на 100% уверены, что нарушение позиции является осознанным и преднамеренным – надо переводить то, что услышали, при этом никак не смягчая и не модулируя сказанное – даже если у вас есть сомнения в правильности этой новой позиции. Вообще в ходе перевода лучше отвлечься от оценки поведения, тактики и переговорных умений руководителя, хотя по своему опыту могу сказать, что это не всегда легко.

Нужно ли выручать вашего клиента, попытаться обратить его внимание на несообразность сказанного – трудный вопрос. Если ситуация возникла на переговорах в присутствии других участников с вашей стороны, то лучше предоставить такую возможность им. Если наедине – то можно попробовать. Специфический и исключительный случай – высказывания подобного рода под влиянием алкоголя. Здесь очень трудно давать советы, но мне кажется, что по крайней мере иногда переводчик может сыграть здесь спасительную роль».

Если вспомнить приведённую выше классификацию типов ошибок, можно переформулировать этот ответ так. Ситуативные ошибки (нарушение «соответствия сказанного официальной позиции») наиболее коварны, поскольку они могут быть следствием определенного замысла, не ошибками, а «ошибками» (ведь переводчик ещё не знает, как собирается говорящий строить дальнейший разговор), поэтому их исправление допустимо лишь в крайнем случае. Почти то же самое можно сказать о фактических ошибках, хотя тут поправка на возможные оговорки несколько больше («Азербайджан» вместо «Афганистана»). О речевых ошибках в этом ответе, в сущности, ничего не сказано, однако практика показывает, что переводчики все-таки придают подчас грамматически бессвязной речи клиента более-менее завершенный вид и исправляют заведомые оговорки и небрежности.

Эти разборы свидетельствуют: затронутая тема насколько сложна, что дать ей полное освещение возможно лишь в рамках специальной теории перевода («раздел лингвистической теории перевода, изучающий особенности процесса перевода текстов разного типа и влияние на этот процесс речевых форм и условий его осуществления» ), поскольку значимость и набор факторов, определяющих решение, будут при переходе от одного вида перевода к другому несколько меняться. Так, Б.Н. Климзо в статье «Ещё раз о проблеме уточнения автора переводчиком» («Мосты», 3/11, 2006) рассмотрел этот вопрос применительно к техническому переводу. Цель же этой статьи – показать, какие вообще факторы приходится принимать в расчёт.

Как относятся к исправлениям ошибок сами авторы? Что ж авторы бывают разные. Коллега, переводивший книгу немецкого искусствоведа, рассказывал, что автор, немного знавший русский язык, был так уверен в своих познаниях, что даже решил поправить перевод: вместо «…словно агнец, обреченный на заклание» (как было переведено), написал: «как агнец, положенный для закаливания». К счастью, переводчику удалось его переубедить.

А с другой стороны, как приятно было читать в письме автора, чью книгу я когда-то переводил: «Переводчики – мои лучшие друзья. Вон недавно мои французские переводчики у меня ошибку нашли». Хорошо, когда автор понимает, что лучший друг – это не тот, кто всё время поддакивает.